Меня зовут Дима. Мне 28. Я массажист. Работаю уже больше пяти лет. Умею читать тело. Не просто как профессионал — я чувствую его. Знаю, где боль прячется глубоко, где мышцы держат старые обиды, а где одно прикосновение может заставить тело забыть обо всём.
— Сынок... спину ломит ужасно. Может, ты поможешь?
Сегодня она пришла ко мне сама. Она вошла в комнату, как всегда — немного смущённая, но уверенная в себе. Ей 52, но выглядит моложе. Волосы — тёмные, подкрашенные, чуть ниже плеч. Лицо спокойное, хотя годы всё же оставили свои штрихи: морщинки в уголках глаз, следы бессонных ночей, тревог за меня, за дом, за всех вокруг.
Одета была в простое хлопковое платье, чуть приталенное, с короткими рукавами. Цвет — нежно-бежевый. Подчеркивал её фигуру. Она не худышка, но и не полная — женщина в теле, с мягкими формами, которые время не смогло скрыть, но лишь слегка округлило.
Её грудь — большая. Всегда была. Даже когда я был ребёнком, я помню, как ей было неудобно, как она жаловалась на боль в спине, на то, как тянет плечи. Говорила, что хочет сделать операцию, но так и не решилась. Теперь я понимал, почему — возможно, в глубине души она знала, что кому-то будет приятно смотреть на неё такой.
Я постелил простыню на кушетку. Включил арома-лампу — лаванда. Музыку — инструментальную, медленную. Приглушил свет.
— Раздевайся до пояса, — сказал я, стараясь говорить мягко. — Ложись. Здесь ты в безопасности.
Она немного замялась, поправила край платья. Потом, стоя ко мне спиной, потянула его через голову. Белый бюстгальтер на косточках, с кружевом по краям. Он не скрывал ничего — формы были слишком объёмными, чтобы казаться невинными. Она сняла платье, аккуратно повесила на стул.
И легла. Руки вытянуты вперёд, волосы рассыпались по лицу. Дыхание ещё быстрое. Напряжённое.
— Просто расслабься, — прошептал я, кладя руки на её плечи. — Забудь обо всём. Сейчас я позабочусь о тебе.
Первое прикосновение — тёплое. Уверенное. Она вздрогнула. Руки ложатся на плечи. Тёплые. Немного влажные от масла. Она вздрагивает при первом касании — будто ток пробежал по позвоночнику. Я чувствую, как напряжены мышцы под кожей. Жёсткие как канаты. Годы заботы, стресса, бессонных ночей — всё здесь, в каждом узле, спрятанном между лопатками.
— Дыши глубже, — говорю я, начиная плавные круговые движения. — Не задерживай дыхание.
Она старается. Вздох. Выдох. Ещё один. Медленно, но уверенно, её тело начинает поддаваться. Плечи опускаются, шея вытягивается. Она уже не так напряжена. Но ещё сопротивляется самой себе — словно знает, что за этим последует что-то большее.
Я углубляюсь. Ладони скользят вниз по лопаткам, затем возвращаются обратно, обхватывают шею, мягко надавливают на затылок. Она стонет — почти неслышно. Только мне слышно. И только я понимаю, что это не просто стон от боли или удовольствия. Это первый шаг к открытию чего-то другого. Чего-то скрытого.
— Ты вся зажата, — говорю я, почти шёпотом. — Будто держишь весь мир на себе. Отпусти это.
Она кивает. Голова чуть поворачивается вбок. Глаза закрыты. Ресницы дрожат. Она уже не думает ни о чём. Только о том, как мои руки двигаются по её спине, как они разминают боль, как вызывают в теле странное, новое чувство — смесь тепла, слабости и чего-то ещё... чего она не может назвать.
Перехожу к бокам. Пальцы аккуратно заходят под рёбра, чуть касаясь подмышек. Сначала она вздрагивает — слишком близко. Но я говорю:
— Это важно. Эти точки тоже хранят напряжение. Если их не трогать — массаж будет неполным.
Она молчит. Принимает. Только дыхание становится глубже. Тяжелее. Словно ей стало трудно дышать. Или, наоборот, слишком легко. Спускаюсь ниже. По пояснице. К ягодицам. Легкие, плавные движения, чтобы не спугнуть. Она реагирует: ноги чуть сжимаются. Я вижу, как она теряет контроль над своим телом — неосознанно, но заметно. И тогда я перехожу к внутренней части бёдер. Пальцы скользят осторожно, почти клинически. Но она чувствует.
— Дыши, — повторяю я. — Не бойся этого чувства.
Она снова вздыхает. Глубже. Длиннее. Как будто отдаётся во власть момента.
— Это нормально, — шепчу я. — Тело откликается. Мы пробуждаем энергию. Просто принимай.
Её лицо зарумянилось. Щёки горят. Пот выступил на лбу. Она трется щекой о простыню. Медленно, почти незаметно. Но я всё вижу. И знаю — она уже не в состоянии остановить это. Я прошу ее перевернуться на спину.
Она лежит неподвижно. Грудь поднимается часто, резко. Щёки пылают. Дыхание всё ещё не успокоилось, будто после бега на длинную дистанцию. Я чувствую, как её тело ещё содрогается под моими руками, будто ловит остатки того тепла, которое я в ней разбудил.
— Ты в порядке? — спрашиваю я мягко, почти заботливо.
Она кивает, но глаз не открывает. Только губы сжимаются в тонкую линию. Она чувствует это. То, что не должно было случиться. То, что нельзя называть вслух. Она не понимает, что с ней произошло.
Тело говорит одно — «ещё», «продолжай», «не останавливайся». А разум шепчет другое:
«Это мой сын. Это неправильно. Это грех. Это... нет. Нет, нет, нет».
Но почему тогда каждый нерв горит? Почему каждое прикосновение оставило след? Почему она ждала этого момента — или нет? Или просто хотела помощи? Она начинает думать. Вспоминать. Каждый момент — теперь кажется другим. Постепенно, почти незаметно для неё, я опускаю руки ниже. По бокам. Ладони скользят по рёбрам, чуть задерживаются на впадине под грудью. Она замирает. Только дыхание становится глубже. Я говорю, почти шёпотом:
— Ты вся такая мягкая... Ты позволяешь мне войти в тебя. Не только руками.
Она не отвечает. Лишь чуть подгибает колени. Невольно. Инстинктивно. Я продолжаю. Спускаюсь к животу. Пальцы аккуратно проводят по коже, чуть надавливая на мышцы. Она выдыхает. Долго. Прерывисто.
— Дыши, — напоминаю я. — Не бойся этого.
Её живот вздрагивает. Не от боли. От чего-то другого. Чего она сама ещё не называет. Я перехожу к бёдрам. К внутренней стороне. Мои ладони всё ближе к тому месту, которое уже горит под её трусиками. Она знает. Я знаю. Пальцы касаются ткани. Легко. Почти невесомо. Она вздрагивает. Но не просит остановиться.
— Хочешь, чтобы я помог тебе? — шепчу я, не отводя взгляд от её лица.
Она открывает глаза. Смотрит на меня. В её взгляде — страх. Сомнение. Но также — просьба. И тогда она кивает. Один раз. Я подхожу, чтобы снять лифчик, она немного привстает. Ткань лифчика была тонкой, но ненавистно прочной — преградой, которую я теперь имел право разрушить. Мои пальцы скользнули к застёжке на её спине, и она замерла, будто боялась, что даже дыхание помешает мне.
— Тише... — прошептал я, чувствуя, как её тело напряглось в ожидании.
Застёжка поддалась с тихим щелчком, и лямки мгновенно ослабли, но я не торопился. Медленно, словно разворачивая драгоценность, я провёл ладонями по её плечам, сдвигая бретели вниз. Они соскользнули, обнажив её спину — горячую, чуть влажную от волнения.
Её грудь вырвалась наружу с едва уловимым колебанием, тяжёлая, роскошная, будто только и ждавшая этого момента. Кожа под тканью была горячее, чем я ожидал, и теперь, лишённая поддержки, она подалась вперёд, полная, соблазнительная, с тёмно-розовыми ореолами, уже твёрдыми от возбуждения. Я не прикоснулся сразу. Вместо этого — заставил ждать.
— Боже... — вырвалось у меня против воли.
Она сжала губы, но не закрылась. Её грудь дышала, слегка колышась с каждым вдохом, соски напряжённые, будто умоляющие о внимании.
— Ты прекрасна...
Я берусь за край трусиков. Медленно. Почти благоговейно. Спускаю их по бёдрам. По ногам. Сбрасываю на пол. Она лежит передо мной обнажённая. Грудь тяжёлая, соски набухшие. Живот дрожит от каждого вдоха. Ноги слегка расставлены. Я не спешу. Смотрю. Запоминаю. Впитываю каждую деталь. Затем кладу руки ей на бёдра. Ласкаю кожу. Сначала внешнюю часть. Потом внутреннюю. Она стонет. Тихо. Глубоко в горле. Я опускаюсь ниже. Пальцы касаются лона. Медленно раздвигают складки. Она вскрикивает. Коротко. Резко.
— Ты такая мокрая, — говорю я. — Ты давно этого хотела?
Она не отвечает. Но я чувствую — да. Палец скользит внутрь. Медленно. Плавно. Она сжимается вокруг него. Вздыхает. Выгибает бёдра. Я добавляю второй. Начинаю двигаться. Медленно. То вход, то выход. То глубоко, то поверхностно. Она начинает дышать чаще. Голова запрокидывается. Губы приоткрываются. Щёки румянятся.
— Не бойся, — шепчу я. — Просто принимай.
Она кивает. Слёзы блестят в уголках глаз. Не от боли. От того, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правильным. Она лежит передо мной — обнажённая, дрожащая, с закрытыми глазами. Её тело — как раскрытая книга, где каждая страница хранит что-то запретное, но слишком желанное, чтобы отвернуться.
Мои пальцы всё ещё внутри неё. Медленные, осторожные. Я чувствую, как она сжимается, как отзывается на каждый мой движение. Это не просто реакция плоти — это отклик чего-то более глубокого. Что-то, что давно ждало этого момента.
Но я не спешу. Я поднимаюсь выше. Мои ладони скользят по её бёдрам, животу, пока не достигают груди. Она большая, мягкая, теплая, со следами от загара. Соски набухли, стали темнее, чуть выступили над кожей. Я помню их с детства — как они были частью её образа матери, кормившей меня, укачивавшей, согревавшей.
Теперь они принадлежат мне совсем по-другому. Прикасаюсь. Осторожно. Кончиками пальцев провожу по контуру, будто изучаю форму. Она вздрагивает. Вздыхает. Голова поворачивается вбок, щека упирается в простыню.
