Всем персонажам 18+ лет
Свинцовый свет февральского дня пробивался через пыльное окно подъезда. Воздух внутри густел от запахов: старая пыль, дешевый табак из квартиры на втором этаже, влажная швабра уборщицы, давно сбежавшей с дежурства, и вездесущая затхлость бетона. Анна, прижимая к груди пакет с продуктами из ближайшего магазина, кряхтя толкнула тяжелую входную дверь. Холодный сквозняк юркнул под курточку, пробил тонкий свитерок, лизнул по животу и груди. Женщина вздрогнула, поправила сбившийся хвост, и тут же наткнулась на взгляд.
Ирина стояла у почтовых ящиков, точеная, как лезвие ножа, в безупречно белой водолазке под распахнутым пальто и черных строгих брюках. В руках у нее была пара деловых конвертов. Пепельная стрижка женщины была идеальна, лицо – маской спокойствия. Лишь серые, холодные глаза, скользнувшие по Анне, были живыми сканерами, мгновенно считывающими информацию.
– Ох, извините! – выдохнула Анна, отпрыгнув, будто обожглась об этот взгляд. – Не заметила...
– Ничего страшного, – женщина коротко улыбнулась, но голос Ирины был ровным, мелодичным, и лишенным тепла, как стук капель по металлу. – Тяжелая дверь. У самой вечно заедает.
Она сделала шаг в сторону, освобождая путь, но ее цепкий взгляд не отпускал Анну. Скользнул по потрепанной куртке, по слегка вытянутому свитеру на груди, по джинсам, обтягивающим все еще приличные, но явно уставшие от бытовой рутины бедра. Потом глаза задержались на лице – на синеве под глазами, на легкой сеточке морщин у губ, на беззащитном выражении усталости.
"Голодная. Одинокая. Идеальная жертва", – пронеслось где-то в глубинах сознания Ирины холодной, ясной мыслью.
– Да уж, – Анна нервно улыбнулась, чувствуя себя под этим взглядом как под микроскопом. – Особенно с пакетами. Вечно все падает... Спасибо, что придержали.
Она поспешно прошмыгнула мимо, улавливая едва заметный, странный запах, исходивший от Ирины. Не духи. Что-то... землистое, слегка сладковатое, как мокрый лес после дождя. Странный запах.
– Не за что, – Ирина кивнула, уголок ее губ дрогнул в подобии улыбки. Ее глаза проводили Анну до лестницы, отмечая мягкое покачивание бедер, легкую сутулость от груза невидимых забот.
"Мягкая. Податливая. Нуждается в направлении. В сильной руке. В новизне".
– Удачного дня, Анна.
– Вам тоже! – Анна уже карабкалась наверх, на третий этаж, к своей клетушке с вечно включенным телевизором, шумящими детьми и горой немытой посуды. Голос соседки, назвавшей ее по имени, отозвался внутри странным теплом. Кто-то помнил ее имя в этом подъезде затхлого равнодушия.
Ирина осталась стоять, глядя в пустоту. Конверты в руке были лишь предлогом. На самом деле женщина ждала, чувствовала, что Анна должна была вернуться именно сейчас. Ее внутренний радар, настроенный на уязвимость, никогда не подводил.
Землистый запах, который Анна уловила, – это был запах предвкушения. Запах близящегося испражнения.
Живот у Ирины едва слышно бурлил, но не от недомогания, а от волнения. Она медленно поднялась на свой этаж – четвертый – где в ее квартире была совсем другая жизнь.
***
Ключ повернулся в замке с тихим щелчком. Ирина вошла в квартиру в легкой улыбкой. Контраст с подъездом был разительным - безукоризненная чистота: паркет блестит, воздух пахнет антисептиком и легкой, холодной свежестью.
Вокруг ни пылинки, ни одного лишнего предмета - порядок, граничащий с патологией.
Ирина сняла туфли, поставив их строго параллельно, повесила пальто на вешалку, конверты положила на маленькую хромированную полочку у входа.
– Алиса! – Голос женщины прозвучал громко в тишине. Четкий, командный, без повышения тона, но с железной интонацией, не терпящей промедления.
Через мгновение из комнаты появилась девочка восемнадцати лет, но выглядевшая младше. Длинные, почти белые волосы были заплетены в две аккуратные косички. Голубые, огромные глаза смотрели на мать с безоговорочной преданностью и предвкушением. Алиса стояла в простом розовом платьице, чистом, выглаженном, и ждала.
– Мама? – голосок тихий, послушный.
Ирина медленно прошла в гостиную, сбрасывая с себя маску приветливой соседки. Холодная властность проступила в каждом движении, в каждом взгляде. Она села на жесткий диван, выпрямив спину.
– У меня вот тут бурлит, доченька, – произнесла она, глядя прямо в бездонные голубые глаза Алисы. Ее рука легла на живот. – Знаешь, что это значит?
В глазах Алисы тут же вспыхнул какой-то странный, лихорадочный восторг. Как у фанатика, услышавшего благую весть от своего владыки. Девочка не произнесла ни слова, но ее тело уже ответило: пальцы дрогнули, губы растянулись в широкой, неестественно радостной улыбке.
– Да, мамочка! – выдохнула Алиса, и в ее голосе звенело настоящее счастье. – Я готова! Сейчас!
Девочка не стала ждать команды, ее руки сами потянулись к пуговицам платья. Движения были быстрыми, ловкими, отточенными практикой. Розовая ткань соскользнула на безукоризненно чистый пол, открывая хрупкое подростковое тело. Белье – белые хлопковые трусики и лифчик– последовало за платьем. Через несколько секунд Алиса стояла перед матерью совершенно голая. Ее кожа была бледной, почти фарфоровой. Груди – едва наметившиеся бугорки, лобок – аккуратно выбрит, гладкий, как у куклы. Ни тени стыда, только горделивая демонстрация своей готовности.
– В ванную, – скомандовала Ирина, не меняя позы. Ее взгляд скользнул по детскому телу дочери. – Ты знаешь, что делать.
– Да, мама! – Алиса почти подпрыгнула от радости и, как олененок, побежала по коридору в ванную комнату. Ее голые пятки мягко шлепали по блестящему паркету.
Ирина осталась сидеть еще на минуту, прислушиваясь к бурлению в своем кишечнике. Оно было сильным, настойчивым - диарея. Результат специально принятого накануне слабительного в сочетании с непривычно жирной пищей. Женщина специально готовилась, желая не просто покакать.
Она хотела хорошенько просраться. Для первого этапа подготовки к Анне требовалось сбросить сильное напряжение, очистить себя от лишних мыслей, чтобы они не мешали.
Когда давление в кишечнике стало невыносимым, Ирина встала и пошла в ванную. Шаг ее был твердым, неспешным, как шаги жрицы, идущей к алтарю.
***
Ванная комната была царством стерильности. Белый кафель сверкал. Хромированные краны и ручки душа сияли. Воздух был напоен ароматом хлорки и дорогого, холодного геля для душа. В центре этого белого ада, на дне пустой, чистой ванны, лежала Алиса.
Девочка уже приняла позу: голова запрокинута назад, шея напряжена, рот открыт максимально широко, как у птенца, ждущего пищу. Глаза смотрели в потолок, полные безоговорочного доверия и лихорадочного ожидания. Руки Алисы были вытянуты вдоль тела, ладони раскрыты. Ноги слегка согнуты в коленях и разведены, обнажая гладкую промежность. Дочь Ирины была абсолютно неподвижна, как жертва на жертвеннике. Единственное, что выдавало ее волнение – учащенное дыхание и легкая дрожь в напряженных мышцах живота.
Ирина остановилась, подойдя к краю ванны, ее тень упала на тело дочери. Женщина смотрела вниз, в этот открытый, ждущий рот, на это юное лицо, искаженное готовностью принять самое отвратительное угощение. Холодное удовлетворение потеплело в ее груди, смешавшись с физиологическим спазмом в кишечнике.
– Молодец, Куколка, – прошептала Ирина, и в голосе впервые прозвучали нотки тепла. Извращенного, но тепла. – Ты знаешь, как угодить маме.
Женщина медленно расстегнула пряжку на своих черных брюках, спустила молнию. Черное шелковое белье подчеркивало строгость линий. Брюки упали на кафель, и Ирина аккуратно отставила их ногой в сторону. Затем сняла водолазку, обнажив стройное, почти аскетичное тело с маленькой, упругой грудью.
Белье – минималистичное, черное, тоже было снято. Теперь она стояла над дочерью полностью обнаженная, как и та. Но если Алиса была жертвенным ягненком, то Ирина – каменным идолом. Ее тело не дрожало. Мышцы живота были напряжены, но не от страха, а от контроля над бурлящей внутри стихией.
Женщина осторожно переступила через край ванны и встала над Алисой, лицом к ее лицу. Ноги ее оказались по обе стороны от головы дочери. Девочка замерла, лишь зрачки расширились, ловя каждое движение матери. Запах – тот самый, землистый, чуть сладковатый, но теперь гораздо более явственный, с кислинкой подступающей волны – стал гуще.
– Открой рот шире, Алиса, – скомандовала Ирина, кладя руки себе на бедра. Ее голос был низким, властным. – Готовься принять мой дар.
Алиса попыталась открыть рот еще шире. Из горла девочки вырвался тихий, сдавленный стон ожидания. Ее глаза застыли, уставившись вверх, на темный треугольник между ног матери, на сфинктер, который сейчас должен был открыться.
Ирина закрыла глаза на мгновение, сосредоточившись на волнах спазмов, прокатывающихся по ее животу. Она не тужилась, она разрешала организму чиститься.
Ирина контролировала и направляла. Это был не просто акт дефекации - это был своеобразный ритуал любви.
Первое урчание было громким, влажным. Алиса вздрогнула всем телом, но не закрыла рот. Ирина почувствовала, как мышцы ануса расслабляются под ее властной волей. И тут хлынуло.
Не твердые куски дерьма, а горячий, жидкий, зловонный поток - понос. Концентрированный, коричнево-желтый, с вкраплениями непереваренной пищи, с едким, кислым запахом, который ударил в нос даже Ирине. Он хлынул с силой, прямо в широко открытый рот Алисы.
Первый звук был глухим, как падающая в грязь тяжелая капля. Потом – хлюпающим, как мокрая тряпка об пол. Горячая, жидкая масса заполнила рот Алисы, брызнула на язык, на небо, хлынула в горло. Девочка издала клокочущий, захлебывающийся звук, ее тело дернулось, инстинкт заставил ее попытаться сглотнуть, откашляться, но поток был слишком сильным, слишком непрерывным.
