Ирина застыла неподвижно, как статуя. Лишь легкая дрожь наслаждения пробежала по ее спине. Женщина чувствовала каждую волну, каждый спазм, каждый выброс горячей жижи. Она видела, как он бьет прямо в цель, как заливает рот ее дочери, как переливается через край, стекая по подбородку, по щекам. Как капли летят на лоб, в волосы, в широко открытые, залитые слезами от рефлекторного рвотного позыва глаза.
– Глотай, Куколка, – прошипела Ирина, глядя вниз на это месиво. Ее голос был хриплым от напряжения и скрытого экстаза. – Глотай мой дар. Прими мою любовь.
Алиса закашлялась судорожно. Густая, теплая масса забила ей дыхание. Девочка пыталась глотать, давилась, слезы текли ручьями, смешиваясь с коричневой жижей на юном лице.
Но она не отворачивалась, не закрывала рот. Руки Алисы вцепились в холодные края ванны, белые костяшки пальцев выдавали нечеловеческое усилие. В глазах девочки, сквозь слезы и отвращение, горел тот же фанатичный огонь послушания, смешанный с извращенной гордостью. Она принимала мамин дар! Она была хорошей девочкой!
Поток не ослабевал, Ирина позволила ему течь. Живот бурлил, спазмы шли волна за волной. Горячая струя теперь не только заполняла рот, но и била прямо в лицо Алисе. Заливала нос, щеки, подбородок, стекала на шею, на ключицы, на едва наметившуюся грудь, образуя липкие, коричневые потеки на ее бледной коже.
Запах стоял невыносимый – кислый, гнилостный, животный. Запах болезни, распада, доведенного до крайности. Но для Ирины это был запах власти, запах абсолютного подчинения.
Потом первая волна схлынула. Ирина почувствовала временное облегчение, но знала – это не конец, кишечник был еще полон. Она смотрела вниз. Алиса лежала, залитая с ног до головы теплой, зловонной жижей, рот ее был полон, подбородок и шея – в густых потеках.
Глаза, залитые и слезами, и дерьмом, смотрели на нее с немым вопросом и ожиданием продолжения. Девочка пыталась сглотнуть, но масса была слишком жидкой, слишком обильной. Она давилась, издавая булькающие звуки.
– Выпусти, – скомандовала Ирина, не двигаясь. – Выпусти и открой снова. Быстро.
Алиса попыталась повернуть голову, чтобы выплюнуть, но Ирина резко сжала ее щеки пальцами.
– Нет! – ее голос был как удар хлыста. – Здесь. На себя. Прими все. Каждую каплю. Это твое!
Алиса замерла, а потом с тихим стоном дернулась. Коричневая жидкая масса хлынула из ее рта обратно, заливая ее собственное лицо, смешиваясь с тем, что уже было. Девочка закашлялась еще сильнее, рвотные спазмы сотрясали ее тело. Плоский животик судорожно дернулся, из горла вырвался хриплый звук.
Ирина наблюдала, как ее дочь, ее «Куколка», ее совершенный сосуд, начинает рвать. Сначала это были просто слюни и остатки говна. Потом – желтоватая пена. Потом – полупереваренная пища, смешанная с коричневой жижей. Все это извергалось на ее собственное лицо, на грудь, в ванну. Запах стал еще более чудовищным – к кислой гнили добавилась сладковатая вонь желудочного сока и рвоты.
– Да... – прошептала Ирина, и в ее глазах вспыхнул настоящий огонь. – Да, вот так! Принимай все! И мое, и свое! Смешивай!
Вторая, более мощная волна спазма прокатилась по животу женщины. Она снова расслабила мышцы. Новый, еще более обильный поток горячего поноса хлынул вниз. Теперь он падал не только в рот, который Алиса снова открыла, повинуясь негласному приказу, но и прямо на ее лицо, залитое рвотой и первым дерьмом.
Понос ударял по глазам, по носу, стекал в уши. Алиса захлебывалась, задыхалась в этой гремучей смеси, ее тело билось в ванне, как рыба на берегу. Но она не закрывала рот, не отворачивалась. Руки вцепились в края ванны с такой силой, что побелели не только костяшки, но и ногти. Рвота девочки смешивалась с новым потоком диареи, создавая кипящее, булькающее месиво на ее лице и груди.
Ирина нависала над этим адом, дыша ровно, лишь легкая испарина выступила на ее лбу. Она чувствовала полную власть над телом дочери, над ее рвотными рефлексами, над ее волей.
Над самым ее существованием.
Это было прекрасно. Это было... чисто. Она смотрела, как ее гавно покрывает, скрывает, поглощает хрупкое тело Алисы. Как оно запечатывает ее в кокон из отвратительного, но такого нужного вещества. Как слезы и слюни смешиваются с дерьмом и рвотой. Как дрожит каждый мускул ее дочери под этим отвратительным месивом.
Спазмы начали стихать. Последние капли жидкого кала упали с жалким хлюпаньем на уже совершенно неузнаваемое лицо Алисы, слиплись с массой на ее груди. Ирина почувствовала пустоту и легкость внизу живота - очищение свершилось.
Женщина глубоко вдохнула, вдыхая всю полноту чудовищного запаха, который теперь был запахом ее победы. Ее победы над условностями, над отвращением, над самой природой материнства.
Ирина аккуратно переступила обратно через край ванны, ступив на кафель. Ноги ее были чисты. Лишь несколько случайных брызг попало на бедра, но это было несущественно. Она посмотрела вниз, на свое творение.
Алиса лежала неподвижно. Дышала прерывисто, хрипло. Все ее тело от подбородка до лобка было покрыто густой, блестящей под светом лампы, коричнево-желтой массой. Рвотные массы добавили в нее комочки полупереваренной еды и желтую пену. Глаза были закрыты, залеплены липкой жижей, волосы слиплись в грязные пряди. Из полуоткрытого рта сочилась коричневая слюна. Она была похожа не на человека, а на куклу, вывалянную в отходах скотного двора, но Алиса лежала смирно. И когда Ирина коснулась ее плеча, она медленно открыла глаза. Сквозь корку грязи в них светилось что-то... благодарное. Покорное. Извращенное обожание.
– Хо...рошая... мамочка... – прохрипела она, пытаясь улыбнуться губами, покрытыми дерьмом и рвотой. – Спаси...бо... Так... вкусно...
Ирина почувствовал странное тепло в груди. Извращенную смесь материнской любови и любови мастера к идеально выполненной работе.
– Молодец, моя Чистюлька, – сказала женщина, и голос ее был почти ласковым. Она наклонилась, не боясь испачкаться, и поцеловала Алису прямо в лоб, в липкую массу. Губы коснулись теплой, вонючей грязи. – Ты приняла все, моя девочка.
Ирина выпрямилась:
– Теперь тщательно отмойся. Ты знаешь, я не терплю грязи.
– Да, мама, – Алиса попыталась кивнуть, и с ее подбородка упала тяжелая капля. Девочка начала медленно, с трудом подниматься. Ее движения были скованными, тело дрожало от пережитого шока и усилия, но в глазах горела та же преданность.
Ирина вышла из ванной, оставив дверь открытой. Звук включившегося душа и хлюпанья воды за ее спиной снова вызвали в памяти образ Анны в подъезде – вот, кто нуждался в очищении.
Женщина подошла к раковине, тщательно вымыла руки с мылом до скрипа, потом лицо, потом брызги дерьма с ног. Вода смыла все следы, и Ирина снова была безупречна – чиста и холодна.
Мать Алисы вышла в гостиную, подошла к окну. Внизу, в окне третьего этажа, мелькнула тень. Анна возилась на кухне.
Ирина улыбнулась своей холодной, каменной улыбкой.
"Скоро, Анна. Скоро ты узнаешь вкус истинной близости. Твой десерт уже готовится. И твои дети... они присоединятся к моей Куколке. Мы создадим новую семью. Через любовь. Через боль. Через мое гавно".
Бурление в животе женщины окончательно утихло, оно сменилось холодным, сосредоточенным ожиданием.
Ирина закрыла глаза, представляя лицо Анны, искаженное отвращением, страхом... и первыми проблесками того самого, запретного возбуждения, которое она уже уловила в подъезде. Это будет прекрасно. Как всегда.
