Июль 2003-го парил над деревней Комариха тяжёлым, пыльным зноем. Автобус "ПАЗик", похожий на потрёпанную консервную банку, выдохнул Сашу прямо на раскалённую, утоптанную колею главной (и единственной) улицы. Встречала его тётя Лена – молодая, лет двадцати восьми, но уже с усталыми глазами, которые не спрятать улыбкой. Её лицо было круглым, с лёгким загаром, волосы собраны в хвост, из которого выбивались непокорные прядки. На щеках — веснушки, будто рассыпанные кем-то невидимой рукой. Она носила простое ситцевое платье до колен, старые резиновые тапочки и держала в руках полотенце. Её дом, небольшой, чуть покосившийся, пахнул прошлогодним сеном.
Первые дни пролетели в исследовании окрестностей: речка, бескрайние поля, заросшая тропинка, ведущая к каким-то заброшенным зданиям. Саша, городской юноша, бодро бродил по окрестностям, возвращался домой уставшим, но довольным, с травинками на джинсах и румянцем на щеках. А потом наступило прозрение. Разбирая его рюкзак после очередной вылазки, тётя Лена замерла.
— Саш… а где остальная одежда? — спросила она, перебирая единственную пару замызганных джинсов, пару футболок и несколько носков.
Саша покраснел до корней волос.
— Я… я думал, там… — он мотнул головой в сторону рюкзака, понимая всю глупость слов.
Он просто забыл. В спешке сборов, в предвкушении "приключений". И всё.
Неделя прошла. Футболки превратились в серые от пота и грязи тряпки, джинсы стояли колом. В субботу утром тётя Лена, взяв его последнюю относительно чистую футболку, объявила:
— Всё, солнце. Каникулы каникулами, но жить в грязи нельзя. Собирай всю свою одежду – будем стирать
Саша, уже мысленно представлявший себя в чистом, покорно начал скидывать джинсы. И тут его осенило. Он замер посреди комнаты в носках и семейных трусах, глядя на тётю широко раскрытыми глазами.
— Тёть Лен… а во что я… после стирки?
Тётя Лена вздохнула, поставила таз с бельём на пол. Она подошла к своему нехитрому комоду, распахнула ящик. Саша видел аккуратные стопки женских вещей. Тётя достала что-то лёгкое, телесного цвета.
— Вот в чём дело, Санёк, — начала она спокойно, но с лёгкой ноткой извинения. — Никого твоего возраста здесь… почти нет. Только две девушки, Светка и Иринка. Мужики все – на севере, на вахтах, до осени. Их одежда тут, да и то не у всех, тебе – никак не налезет.
Она развернула вещи в руках. Саша увидел тонкие колготки, простые белые хлопковые трусики с маленьким бантиком спереди и лёгкий сарафан в мелкий цветочек, сине-белый, на тонких бретельках.
— Вот, — тётя Лена протянула ему эту стопку. — Мои. Чистые, только что постиранные. Колготки вместо штанов, трусы… Сарафанчик свободный, твой рост почти мой, думаю, налезет. Ну, чуть коротковат будет, да и ладно.
Саша остолбенел. Кровь ударила в уши.
— Тёть Лен! — выдохнул он. — Я ж… я ж пацан! Это же девчачье!
Тётя Лена села на край кровати, смотря на него не с насмешкой, а с понимающей усталостью.
— Саня, милый, я знаю. Поверь, если б был хоть какой-то выход… Но его нет. Деревня пустая. Кто тебя увидит? Никто тебя дразнить не будет. А ходить голым или в грязном – это уж точно не вариант. Пока бельё не высохнет. Перетерпим?
Она говорила так просто, так буднично, как будто предлагала ему картошку почистить. Ни капли стеснения или злого умысла. Только практичность, выкованная жизнью в глуши, где проблемы решаются подручными средствами, без лишних сантиментов.
Саша стоял, сжимая в руке предложенную одежду. Колготки были тонкие, почти невесомые. Сарафан пах свежестью и чем-то… тётиным. Мысль надеть это казалась дикой, унизительной. Но мысль просидеть в душной избе голым – была ещё страшнее.
Он посмотрел в окно. Пустая улица. Жара. Пыль. Тишина, нарушаемая только стрекотом кузнечиков. Ни души.
— Ну… — прошепелявил он, глядя в пол. — Ладно… Только… только чтобы никто не видел!
Тётя Лена улыбнулась, легкая грусть мелькнула в глазах.
— Обещаю. Запереться можно. Иди, переодевайся, а я пока за стирку возьмусь.
Саша заперся в маленькой каморке, служившей кладовкой. Дрожащими руками он снял свои трусы и носки. Надевание женских трусиков было пыткой. Они были мягкими, но сидели совсем иначе, облегая, подчёркивая то, что не должно было быть подчёркнуто. Колготки… он никогда не понимал, как в них ходят. Они шипели, цеплялись, сползали. Он долго воевал с ними, чувствуя себя абсолютным идиотом. Наконец, он натянул сарафан. Он был из лёгкого ситца, действительно свободный, но едва прикрывал колени. Бретельки тонкие, как нитки, врезались в плечи. Он посмотрел на своё отражение в тёмном стекле окна каморки. Там стоял не он. Там стояла какая-то странная и смешная девушка в платьице и колготках. Щёки горели.
Он вышел, потупив взгляд, волоча ноги. Тётя Лена, возившаяся у корыта с мыльной пеной, обернулась. На её лице не было ни смеха, ни осуждения.
— Ну вот, — сказала она просто. — Ничего, Сань. Сиди пока дома, читай, или во дворе в тенёчке, куры не засмеют. Вечером всё высохнет, может, к ночи уже в своё переоденешься.
Саша кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он пробрался на крыльцо и сел на ступеньку, поджав ноги, чтобы хоть как-то прикрыть колготки и короткий подол. Солнце пекло немилосердно, но его внутренний жар был сильнее. Он чувствовал каждую ниточку этих колготок, каждое движение ткани сарафана, этот дурацкий бантик на трусах. Мир сузился до размеров тётиного двора, огороженного покосившимся забором. Каждый шорох – курица, пролетевшая муха, скрип калитки – заставлял его вздрагивать и вжиматься в стену дома.
Жара не сдавалась. Мысль, что кто-то может увидеть его в этом сине-белом сарафане и шелестящих колготках, сводила с ума.
И тут – громкий смех. Женский, молодой. Прямо за калиткой.
Саша замер, как кролик перед удавом. Кровь отхлынула от лица. Нет. Только не это.
Калитка скрипнула. Во двор, словно вихрь, ворвались две девушки. Одна – высокая, худая, с короткими, выгоревшими на солнце волосами и смеющимися карими глазами - Ира. Другая – пониже, крепче, с двумя толстыми косами и веснушками - Света. Те самые, про которых рассказывала тётя Лена.
— Тёть Лен! — звонко крикнула Светка, заглядывая в сени. — А у вас…
Она замолчала, уставившись на Сашу. Её глаза округлились, смех застрял в горле. Ира, заглянувшая через плечо подруги, ахнула.
Саша почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он вжался в табуретку, пытаясь инстинктивно прикрыть колени руками, опустив голову так низко, что подбородок почти уткнулся в грудь. Его лицо пылало, в ушах стоял гул. Конец. Абсолютный, бесповоротный конец.
— Ого-го! — выдохнула Ира, первая опомнившись. В ее голосе был не столько смех, сколько шокированное изумление. — Это… это он? Городской?
Светка подошла ближе, прищурилась.
— В мамином сарафане?.. И в… — Она не договорила, но ее взгляд скользнул вниз, к его ногам в колготках, выглядывающим из-под короткого подола.
— Девчонки, чего припёрлись? — спросила тётя Лена, вытирая руки о фартук и появляясь из кухни. Увидев сцену, она вздохнула. — А, ну вот…
— Тёть Лен, а чё он так? — Светка ткнула пальцем в сторону Саши, который готов был провалиться сквозь землю. — Он что, в девчоночьем ходит?
Тетя Лена коротко объяснила ситуацию: забыл одежду, автобус сломался, мужской одежды нет.
— Выживаем как можем. Не смеяться, девки, человеку и так тяжко.
Но смех уже схлынул. Девчонки переглянулись. Ира первая подошла к Саше и присела на корточки перед ним. Её лицо стало серьёзным.
— Слушай, а тебе правда так уж противно? — спросила она прямо, без ужимок. — В этом ходить?
Саша не мог вымолвить ни слова. Он только кивнул, глотая ком в горле.
Светка присоединилась.
— Ну, сарафанчик ничего, цветочек… — начала она, но, увидев его реакцию, махнула рукой. — Ладно, ладно, вижу – аж трясёт. Действительно, пацану, наверное, дико.
Они снова переглянулись, словно без слов советуясь. Потом Ира выпрямилась и сказала тоном, не терпящим возражений, словно предлагала самое очевидное решение на свете:
— Ну так сними это всё к чёртовой матери! Чего мучиться-то?
Саша поднял на неё глаза, полные немого ужаса.
— Снять? — удивлённо вскрикнул Саша.
— Ну да! — подхватила Светка. — Ходи голым. У нас тут лето, жара адская. Кто что скажет? Мы? — Она ткнула себя и Иру пальцем в грудь. — Нам пофиг. Видали мы пацанов, не первый год живём. Главное – тебе же легче будет!
Логика была дикой, шокирующей, но… не лишённой странного смысла в контексте этой заброшенной деревни. Саша оглянулся на тётю Лену. Та пожала плечами, на её лице мелькнуло что-то вроде усталой покорности судьбе.
— Девки, в общем-то, правду говорят, Сань, — сказала она тихо. — Стыдно, конечно… но если уж совсем невмоготу в моём тряпье… Вонь от грязной одежды – тоже не сахар. Выбор, конечно, не ахти…
Ира встала и решительно шагнула к нему.
— Ну, чего сидишь? Давай, снимай это платьице! Не бойся, мы отвернёмся, если надо. Пойдем, Света! — Она схватила подругу за руку и потащила к калитке. — Разденься – крикни! Пойдем на речку, с нами веселее будет!
Они выскочили за калитку, громко хихикая, но уже не над ним, а над абсурдностью ситуации в целом.
